Женский идеал серебряного века

…‘Belle époque’ – время абсолютного триумфа брюнеток. Блондинки, разумеется, признаются миловидными, прелестными, но никак не обворожительными. Женщина - загадка – это непременно тёмные глаза и тёмные волосы. Чёрный цвет - символ драмы, тайны, самоотречения. Излюбленные женские образы эпохи – Клеопатра, Саломея, Федра, Кармен, Медея. Всех этих женщин, реальных и выдуманных, всегда представляли с чёрными, как смоль, волосами. Всеобщее увлечение Древним Египтом, мусульманским Востоком, Крито-Микенской культурой, Японией – всё это давало дополнительные «баллы» темноволосым красавицам. Художник Серов, увидев угловатую Иду Рубинштейн в роли Клеопатры, назвал её «ожившим архаическим барельефом».




«Одна - в красном узком платье с длинным хвостом, ловкая, сильная, изящная и дерзкая, с чёрными волосами, черными глазами и узкой рукой, затянутой в чёрную перчатку. Другая – светловолосая и светлоглазая, с растерянным взглядом, с лёгкой краской стыда на щеках, слабая и простая, как милая, хорошая жена», - так безжалостно и точно противопоставляет Михаил Арцыбашев двух женщин – брюнетку и блондинку, наделяя первую - роковой красотой, а другую – миловидностью скромной провинциалки. В «Журнале для хозяек» за 1914 год, в рекламе средства для окрашивания волос, прямо говорится: «Среди женщин те, которые обладают чёрными или тёмными волосами (но не седыми, белыми или выцветшими) пользуются наибольшим успехом».

Василий Кандинский, не любивший чёрный цвет, полагал, что: «...это есть нечто угасшее, вроде выгоревшего костра. Чёрный цвет внутренне звучит, как Ничто без возможностей». В этих словах можно прочесть настоящий приговор эпохе, обожествлявшей чёрные кудри. Действительно, ‘Belle époque’ – это не только время великих технических открытий и возможностей, но и время исступлённого ожидания Конца Света. Но, так или иначе, все общепризнанные красавицы ‘Belle époque’ были яркими брюнетками, либо же - имели тёмные волосы. Оскар Уайльд в романе «Портрет Дориана Грея» наделяет Сибиллу Вэйн «…головкой гречанки, обвитой тёмными косами…». К блондинкам эстет – Уайльд гораздо менее благосклонен: он со снисходительной насмешкой наделяет белокурую Мейбл Чилтерн «деспотизмом юности» и «ошеломляющей прямотой невинности».

Как же выглядели женщины, глядя на которых, мужчинам ‘Belle époque’ хотелось воскликнуть в восхищении? Вот, например, чеховская героиня по имени Ариадна: «Когда я познакомился и мне впервые пришлось говорить с ней, то меня прежде всего поразило её редкое и красивое имя - Ариадна. Оно так шло к ней! Это была брюнетка, чрезвычайно грациозная, с изящными, в высшей степени благородными чертами лица. У неё тоже блестели глаза, но у брата они блестели холодно и слащаво, как леденцы, в ее же взгляде светилась молодость, красивая, гордая». Редкое имя, редкая красота, и, разумеется, тёмные волосы.

Любовь к брюнеткам – это ещё и любовь к экзотике. Люди‘Belle époque’ не принимали ничего тривиального – темноволосые итальянки, француженки, гречанки, выходя на сцену, придумывали себе удивительные «родословные», превращаясь в индийских жриц и дочерей восточных владык. Кстати сказать, Испания также считалась экзотической страной. Так, в Нью-Йорке была популярна некая Карменсита, танцующая в заведении «Костэр энд Биллз» (на самом деле она была дочерью польского каменщика-эмигранта, живущего в штате Пенсильвания). Потом её, правда, затмила «настоящая испанка» - Каролина Отеро…

Всем известна история темноволосой голландки Маты Хари (Mata Hari), долгое время игравшей роль экзотической дивы. Было ли кому-нибудь интересно её настоящее имя - Маргарета-Гертруда Целле, её настоящая жизнь и её «скучное» голландское происхождение? Или, например, американка Рут Сен-Дени (Ruth Saint Denis), которая выступала со стилизованными индийскими, японскими, а также – древнеегипетскими и древневавилонскими танцами. Когда она танцевала в балете «Иштар», ни у кого не было сомнений – это настоящая богиня. Разумеется, и Рут Сен–Дени тоже была брюнеткой – иначе просто и быть не могло!
Впрочем, достаточно посмотреть на открытки начала XX века – эти бесстрастные документы эпохи, чтобы понять, как были популярны брюнетки. Самой известной фотомастерской, выдававшей открытки с красавицами, было фото-заведение Reutlinger (Рютланже). Вместе с тем, эпоха контрастов - ‘Belle époque’ - породила моду на рыжеволосых женщин. Это было связано, прежде всего, с тем, что в обыденном сознании ярко-рыжие волосы всё ещё воспринимались, как «ведьминский» символ. Так, рыжеволосой была знаменитая маркиза Казати - её волосы сравнивали с «неугасимым огнём» и «вечным сиянием страсти». Несмотря на всеобщее увлечение экзотикой, высоко ценится так называемый «классический» тип лица: прямой нос, небольшой рот с пухлыми губами, округлый, слегка выдающийся подбородок.

У настоящей красавицы ‘Belle époque’ – бледная кожа. Для того чтобы соответствовать духу времени, сотни тысяч женщин во всём мире постоянно пудрились, отбеливали кожу различными (не всегда – безопасными) средствами и даже - пили уксус. «Бледная дева вчерашней луны», «…кто-то думал о бледной красе», «и бледный лик поголубел» - поэты воспевали благородную синевато-белую кожу, а женщины им верили и всеми возможными способами уничтожали ненавистный румянец. «…Лилию оскорбляющее полнокровье граната»,- как писал Игорь Северянин. Считалось, что у бледной женщины есть тайна, разумеется, любовная.
Страдание, муки ревности, бурные ночи страсти – вот основные причины женской бледности (а вовсе не проблемы со здоровьем). Знаменитая аристократка ‘Belle époque’ – Луиза Казати, славившаяся своей бледной кожей, подводила чёрным цветом глаза, чтобы её лицо казалось ещё белее. С другой стороны, увлечение спортом (велосипедом, лаун-теннисом, плаванием) никак не гармонировало с устойчивой модой на изысканную белизну кожи. Впрочем, ‘Belle époque’ – это эпоха странностей, контрастов и взаимоисключающих мнений по любому вопросу, включая женскую красоту и моду.

Чёрные глаза, разумеется, считались прекрасными. Дамы, ничуть не задумываясь о последствиях, закапывали в глаза раствор белладонны, чтобы расширившиеся зрачки создавали видимость «тёмного омута» ведьминых глаз. Но не меньшую популярность имели фиалковые глаза. «Взгляд её широких глаз необычайно добр, ясен и радостен. И цвет их странно напоминает те цветы, которые дрожат в руке неподвижного мальчика», - в рассказе «Фиалки» Александра Куприна обыгрывается тема фиалковых глаз прекрасной и чистой, как сказочная принцесса, женщины.

Особой гордостью красавиц «Прекрасной Эпохи» была шея – длинная и стройная, но округлая; и не беда, если немного полноватая. Идеальной считалась шея Лины Кавальери. «Стебель цветка» - так иногда именовали шею знаменитой красавицы. Прекрасной считалась шея Айседоры Дункан. Даже недоброжелатели, которые считали, что танцовщица не слишком талантлива, отдавали должное красоте её шеи. Современному читателю, вероятно, покажется странным, что в Прекрасную Эпоху красота ног вовсе не являлась важной составляющей женской красоты. В силу господствовавшей моды на длинные юбки, длина и форма ног не являлись столь уж актуальными. Другое дело – ноги как таковые, в особенности, ноги обнажённые. Это - настоящий вызов общественной нравственности и, вместе с тем, источник вдохновения для поэтов, художников и эротоманов.

Кстати, ноги Айседоры Дункан, как известно, танцевавшей босиком и в довольно коротком «хитоне», не вызывали никакого чувственного трепета – они казались слишком…правильными, слишком «техничными». Это были ноги искусной танцовщицы, которые та показывала безо всякого стыда и трепета. Зато невероятно ценилась красота ступни. Именно эту часть тела, собственно, и называли «ножкой», и горе той прелестнице, у которой она оказывалась большой или широкой. Маленькая ножка, обутая со всей элегантностью, узкая щиколотка в шёлковом чулке – кокетливая ‘belle femme’ всегда найдёт повод их продемонстрировать. Таким образом, крошечная туфелька с французским каблучком, показанная как бы невзначай, вызывала всеобщий восторг.

Большое внимание уделялось рукам. Тонкое запястье, длинные холёные пальцы, узкая ладонь – такова красивая рука женщины ‘Belle époque’: «И в кольцах узкая рука» - Блок акцентирует внимание читателя на запястье и пальцах своей Незнакомки. Прекрасны длинные руки – с чем только их не сравнивали: с лианами, с крыльями, с ветвями. Говоря о хорошенькой женщине, Оскар Уайльд обращает внимание читателя именно на её руки: «Её белые руки грациозно порхали среди чашек».Уходу за руками придавалось особое значение. Многочисленные рекламные объявления сообщали, что найдено очередное чудодейственное снадобье для «холи рук и ногтей». Красавицы ‘Belle époque’ холили свои руки при помощи смягчающих и отбеливающих средств.

…Мода на женскую фигуру, как и на тип лица или - цвет волос, постоянно меняется, другое дело, что понятие «стандарт красоты» - явление сравнительно недавнее. В описываемую эпоху такого стандарта, да ещё и выраженного в сантиметрах (или дюймах) не существовало. Красивыми признавались самые разные типы фигур – от женственной линии «песочные часы» до угловато-стройного, почти мальчишеского тела. Лёгкая женская полнота признавалась также очень привлекательной, однако, при условии, что тело соразмерно. Уродливым считалось чрезмерно тучное тело с большой грудью, с короткой шеей, и непропорционально широкими плечами:«Щёки, шеи, подбородки, водопадом в бюст свергаясь, пропадают в животе…». Князь Феликс Юсупов, описывая в своих воспоминаниях Анну Вырубову, подчёркивает, что будущая подруга императрицы уже в юности была не слишком хороша собой: «Рослая, сильная девица с толстым лоснящимся лицом, была напрочь лишена обаяния. Ума за ней тоже не водилось. Только хитрость да жир. Охотников танцевать с ней не было. Кто бы мог подумать, что толстуха Анна сблизится с царской семьёй да ещё сыграет столь роковую роль!»

Полнота часто воспринималась, как символ низкого происхождения, вульгарности и пошлости. Подобное отношение было связано с тем, что повышенный аппетит приписывался людям малокультурным, подверженным низменным страстям, вроде обжорства. Стройный силуэт с округлой грудью, тонкой талией и женственными, но не чрезмерно пышными бёдрами; покатые плечи, горделивая осанка – такова идеально-красивая фигура женщины ‘Belle époque’. Очень часто, говоря об идеале женской красоты XX века, авторы допускают следующую ошибку – они представляют появление андрогинного типажа 1920-х гг., как нечто совершенно не связанное с процессами, происходившими два первых десятилетия. Мол, худощавая девушка – «гарсон» появилась вдруг, внезапно, с последними залпами Первой Мировой войны. Однако, интерес к стройному динамичному силуэту, на котором базируется эстетика тела XX столетия, начался в самый разгар ‘Belle époque’.

Нельзя сказать, что поголовно все женщины ‘Belle époque’ были столь радикально настроены на похудание, как сейчас, но, тем не менее, гимнастические упражнения, направленные на формирование фигуры и хорошей осанки имели место. В «Журнале для хозяек» за 1914 год можно найти статью автора Э.Адам «Уход за бёдрами», посвящённый упражнениям для женских «проблемных зон». «Как часто приходится слышать фразу: «Ну, взгляните на мои бока, ведь это что-то невероятное… Что делать, чтобы они похудели» Ответ почти всегда один и тот же: двигайтесь, двигайтесь и двигайтесь. Конечно, не в комнатах, а на воздухе». Далее идут советы, не все из которых выдержали испытание временем. Так, Э.Адам советует спать не более шести часов, тогда как в настоящее время недостаточный сон, напротив, считается одной из причин набора веса.

Но, в целом, советы всё те же – избегать мучного и сладкого и не употреблять «чудодейственные средства», которые уже тогда имели место и зачастую не столько снижали массу тела, сколько вредили здоровью. «Средства, содержащие тереонтин, ведут к болезням сердца и почек», - убеждала своих читательниц Э.Адам. Лучшими средствами для похудания в 1914 году являлись: водолечение (соляно – щелочные ванны и обтирания), массаж и гимнастика, «…но отнюдь не корсет». (Кстати, женщина – модель из «Журнала для хозяек», демонстрировавшая упражнения для бёдер, вовсе не худенькая – у неё крепкие бёдра и довольно широкая спина, так что по современным понятиям она не могла бы являться идеалом стройности). Многие дамы в погоне за хорошей фигурой следовали различным диетам и занимались ритмической гимнастикой по методу Франсуа Дельсарта.

«Всё жирное, что угрожает стану, в загоне у тебя…» - подшучивал Игорь Северянин над изысканной дамой, следующей моде. У Саши Чёрного полные женщины вызывали иронию: «Крутя рембрандтовской фигурой, она по берегу идёт…». Оскар Уайльд, описывая герцогиню Харли, тоже иронизировал по поводу пышных форм: «…дама в высшей степени кроткого и весёлого нрава и тех архитектурных пропорций, которые современные историки называют тучностью (когда речь не идёт о герцогинях!)». Анастасия Цветаева, младшая сестра поэтессы, отмечала, что Марина в юности старалась, как можно меньше есть и в погоне за модной бледностью лила себе еду в уксус, ненавидела свои щёки и считала себя уродливой.
Итак, стандарта не было, но эстетический идеал всё-таки был: Женщина – Цветок. ‘Belle époque’ - время настоящего поклонения цветам. В этом воплотилось не только увлечение Востоком с его излюбленным мотивом – цветущим садом, просто для человека рубежа веков любование красотой сделалось насущной потребностью. Во всё ускоряющемся ритме жизни, в постоянно меняющихся декорациях, человек искал непреходящий эстетический идеал. Таким идеалом и оказался цветок, причём не обычный полевой цветок, выросший в естественных условиях, а тщательно культивируемый в оранжереях и цветниках – лилия, хризантема, орхидея, роза, ирис. «Женщины не бывают гениями. Они – декоративный пол. Женщина – это воплощение торжествующей над духом материи…» - цинично изрекал уайльдовский лорд Генри, выражая мнение некоторых мужчин своего времени о женщинах.
В 1890-е годы был весьма популярен роман французского писателя Пьера Лоти «Мадам Хризантема» («Madame Chrysantheme»), повествующий о любви европейца к прекрасной японке. Итак, любование женщиной – это любование прекрасной, экзотической хризантемой, явившей себя миру с одной – единственной целью – обвораживать зрителя. Отсюда сравнение тонкого стана - со стеблем, высоко поднятой головы в шляпке – с головкой цветка, а запах духов – с ароматами вечернего сада. «Похожа на орхидею и возбуждает любопытство. Все движения очень грациозны», - такова коварная миссис Чивли – героиня пьесы «Идеальный муж». Мартин Иден, увидев Рут, сравнивает её с бледно – золотым цветком на тонком стебле.
Излюбленный мотив ювелиров тех лет – растение. Дома Cartier и Van Cleef & Arpels создают роскошные бриллиантовые цветы, Рене Лалик и Жорж Фуке отдают предпочтение переплетающимся лианами и удивительным листьям. Огюст Роден в своих «Беседах об искусстве» соотносит человеческое тело с прекрасным растением: «Временами оно похоже на цветок: изгиб торса подобен стеблю, улыбка, груди, лица, блеск волос – раскрывшемуся цветочному венчику. Временами тело подобно гибкой лиане или кусту с тонкими упругими ветвями». В самом названии романа Марселя Пруста – «Под сенью девушек в цвету» - звучит идея преклонения перед Женщиной – Цветком. Даже пеньюар госпожи Сван похож на гроздь бело-розовых цветов. Прустовский идеал красоты – Весна Сандро Боттичелли – изысканно-лёгкая женщина, разбрасывающая цветы. Любопытная деталь – человек, живший на рубеже веков, и в своих мечтах устремлявшийся в будущее, искал для себя идеал красоты в прошлом. Для этого годилась любая историческая эпоха – Ассирия, Эллада, Флоренция эпохи Медичи или Версальский двор Людовика XIV. С психологической точки зрения подобное поведение характерно для людей, боящихся стремительных перемен. Таким образом, получался замкнутый круг – постоянное влечение ко всему новому порождало… боязнь этого нового. Нам это, возможно, покажется странным, но люди Прекрасной Эпохи не ощущали свою самодостаточность – они постоянно оглядывались на прошлое в поисках гармонии. Это отразилось, кстати, в подражательных формах дамской моды 1890-х гг. и в ювелирных украшениях тех лет (например, в так называемом «стиле гирлянд» Cartier).
Прекрасная Эпоха предъявляла к женщине беспощадное требование: «Будь красивой!». Марина Цветаева с горечью пишет о той людской и, особенно, мужской привередливости, не ищущей в красавице души, но с умницы непременно требующей красоты. «Красоты же - непреложно». Эпоха изысканных фраз и красавиц с точёными фигурами не принимала ничего «серого», тривиального, неинтересного для глаз. Уникальная русская поэтесса Елизавета Ивановна Дмитриева была вынуждена скрываться под вычурным псевдонимом «Черубина де Габриак», чтобы её стихи были услышаны! «Нерусская, явно. Красавица, явно. Католичка, явно. Богатая, о, несметно богатая, явно (Байрон в женском обличии, но даже без хромоты)…» Так, неприметная, да и откровенно говоря, малопривлекательная Елизавета Дмитриева «превратилась» в прекрасную католичку, пишущую пронзительные стихи.

В неё влюблялись, её обожали, потому что не могли даже себе представить, что за строками об «огненном плаще», «Иерихонской розе» и «алом блеске» скрывается хроменькая круглолицая учительница… «Они хотели видеть – она скрыться», - писала о ней Цветаева. Далее Марина Ивановна развивает свою мысль: «…И приди она завтра в редакцию «Аполлона» самолично – такая, как есть, прихрамывая, в шапочке, с муфточкой – весь «Аполлон» почувствует себя обокраденным, и мало разлюбит, её возненавидит весь «Аполлон». От оскорблённого: «А я – то ждал, что…» - до снисходительного: «Как жаль, что…».

В этой связи примечателен диалог из романа «Портрет Дориана Грея»:

«-Выходит, что некрасивость – один из семи смертных грехов?

-Нет, Глэдис, некрасивость – одна из семи смертных добродетелей».

Иванкина Галина. (с). 2012. vhttp://istorikov.ru/moda/61-esteticheskiy-ideal-serebryanogo-veka-zhenschina-cvetok.html
В тексте использованы открытки из личной коллекции автора.